Том 1. Стихотворения 1904-1916 - Страница 38

Беглец науки лицемерья,
Я мраку скакал напролом.

1912

Бех

Но та земля забыла смех.
Лишь в чумный месяц всадник несся
И кости бешено кричали: бех! –
Одеты зелению проса.
Растет на гривах и на грязях
Трава полезная при мазях.
И есть рассказ о старых князях:
Когда дед лет был меньше стар,
Здесь дралась русь с гурьбой татар.
Одни устало полегли,
Блестели черные затылки
И холодели взоры пылки.
Остались живы, кто могли.
С вязанкой жалоб и невзгод
Пришел на смену новый год.
И отроки, держа свирели,
К нему таинственно летели,
Про тлен минувшего запели.

1913

<Курган>

Копье татар что грубо трогало,
На землю с тихим стоном клонится.
Но всю страну разграбив догола,
Бежала прочь Сибири конница.

Хранил железный лик Еврея
Курганный воин, умирая.
Молчит земля. Свист суслика, его нора и –
Курганный день идет скорее.

Свинец костей, как примесь Цеппелина,
Несется в небо. В лодке немчик.
И оловом костей забита та долина,
Забит и глаз предсмертный жемчуг.

25 августа 1915

Копье татар чего ни трогало,
Бессильно все на землю клонится.
Раздевши мирных женщин догола,
Бежит в Сибирь Сибири конница.
Курганный воин, умирая,
Сжимал железный лик еврея.
Молчит земля. Свист суслика, нора, и
Курганный день течет скорее.
Свинец костей, как примесь Цеппелина,
Несется в небо, в лодке немчик.
Но костью забита та долина,
И в гробовых ресницах жемчуг.
И вечер вепрем-секачом
Бежит над старою долиной.
И голос, брошенный мечом,
Несется просьбой: чаша, минуй!
И сусличья семья подымет стаю рожиц.
Несется конь, похищенный цыганом.
Лежит суровый запорожец.
Часы столетий над курганом.

1915

«Где зверь напишет кровью…»

Где зверь напишет кровью:
«Эй! Я юноши тело ем!» –
Там скажет мать: «Дала сынов я!..»
Мы, старцы, рассудим, что делаем.
Правда, что юноши стали дешевле,
Дешевле и снега, бочки воды и телеги углей?
О гнилоокая, косящая стебли,
Сильных рук взмахом играя, наглей!
Старый игрок! Не прогнал тебя никто –
Давно пора – с земного шара!
Хрипло дыша и навек-то
Шагнет за тобой твоя пара.
Хриплая смерть! Твои – Цеппелины!
Ты дышишь гаваной, но вовсе не курится!
В колбочку смерти! И полоний
Откроемте в ней, как Кюри.
Есть овощ золотой на жезле.
Его бери, Башкирцева, и правь!
Ужели надо, чтобы юноши исчезли,
И нами стала мертва явь?
Падают Брянские, растут у Манташева,
Юноши падают, нет уже нашего
Черноглазого короля беседы за ужином.
Он дорог, поймите, он нужен нам.
Кто книжечку издал «Последние песни оленя»,
Продетый кольцом за колени,
Рядом с серебряной шкуркою зайца,
Висит там, где сметана, мясо и яйца.
Мертвые юноши! Мертвые юноши!
По площади плещется стон городов!
Как будто разносчик со связкой дроздов.
Дешевые юноши! Дешевые юноши!

1915

«Пусть нет еще войск матерей…»

Пусть нет еще войск матерей,
О, пулеметы [в смерть] из младенцев.
Война завыла матерей,
Царапнули пальцем туши венцев.
Сильней еще горл медных шум мер,
Его не каждому учесть.
И женщины, спеша на тех, кто умер,
Суворовой женщин делают честь.
Последний любовник прикажет вам: пли!
И, жгучий и дерзкий, скользнет по рядам.
И каждая скажет:
Мы, девушки, ползали тускло, как тли,
Теперь же я мать, и материнства
Рукой в морду смерти я дам.
С пулями, пулями детских тел веника
Каждая бросится, дикая, с хохотом,
Ударив по уха бельму современника:
На голос, на писк, на помощь, на помощь мне, плохо там!
И вот уже третий воскликнет: на нож!
Сразу и тем, и этим пехота!
И тучи утробных младенческих нош
Помчатся на битву, не ведая, кто та.

1915

Пен пан

У вод я подумал печально о бесе
И о себе,
Над озером сидя на пне,
Со мною беседовал пен пан
И взора холодного жемчуг
Бросал и бросает могуч меж
Ивы
Большой, как и вы.
И много невестнейших вдов вод,
Купавших изящнейший довод,
Преследовал ум мой, как овод.
Но, брезгая, брызгал ум ими.
Мое восклицалося имя.
Шепча, изрицал его воздух.
Сквозь воздух умчаться не худ зов.
Я озеро бил на осколки
И после расспрашивал: сколько?
И мир был прекрасно улыбен.
И ничего сего не было.

1915

<Бегство от себя>

I

Котенку шепчешь: не кусай!
Когда умру, тебе дам крылья!
Кровавит ротик Хокусай.
А взоры – Матери Мурильо.

II

Смотри: «Китайская Мадонна».
(О, теплый дождь могучих взоров,
Всегда прекрасный, чуть суровый!)
Дворцы угрюмого Додона
Письма Наташи Гончаровой.
Вверху созвездий тень укоров.

III

Я хочу слово «черный» писать через «о»,
А вы любите в поле кузнечика.
Разорвано вновь кимоно,
И краснеет прекрасное плечико.
<. . . . . . . . . . . . . . .>

VIII

Я запомнил тебя с одоленом
Мертвым и белым на темени,