На острове Эзеле
Мы вместе грезили.
Я был на Камчатке,
Ты теребила перчатки.
С вершины Алтая
Я сказал: «дорогая».
В предгорьях Амура
Крылья Амура.
<1911>
Чудовище – жилец вершин,
С ужасным задом,
Схватило несшую кувшин,
С прелестным взглядом.
Она качалась, точно плод,
В ветвях косматых рук.
Чудовище, урод
Довольно, тешит свой досуг.
<1911>
Гуляет ветренный кистень
По золотому войску нив.
Что было утро, стало день.
Блажен, кто утром был ленив.
<1911>
Полно, сивка, видно, тра
Бросить соху. Хлещет ливень и сечет.
Видно, ждет нас до утра
Сон, коняшня и почет.
<1911>
Немало славных полководцев,
Сказавших «счастлив», умирая,
Знал род старинных новгородцев,
В потомке гордом догорая.
На белом мохнатом коне,
Тот в Польше разбил короля.
Победы, коварны оне,
Над прежним любимцем шаля.
Тот сидел под старой липой,
Победитель в Измаиле,
И, склонен над приказов бумажною кипой,
Шептал, умирая: «Мы победили!»
Над пропастью дядя скакал,
Когда русские брали Гуниб,
И от раны татарскою шашкой стекал
Ручей. – Он погиб.
То бобыли, то масть вороная
Под гулкий звон подков
Носила седоков
Вдоль берега Дуная.
Конюшен дедовских копыта
Шагами русская держава
Была походами покрыта,
Товарищами славы.
Тот на Востоке служил
И, от пули смертельной не сделав изгиба,
Руку на сердце свое положил
И врагу, улыбаясь, молвил: «Спасибо».
Теперь родовых его имений
Горят дворцы и хутора,
Ряды усадебных строений
Всю ночь горели до утра.
Но предан прадедовским устоям,
Заветов страж отцов,
Он ходит по покоям
И теребит концы усов.
В созвездье их войдет он сам!
Избранники столицы,
Нахмурив свои лица,
Глядят из старых рам.
1911
Я всматриваюсь в вас, о числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете – единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы:
Узнать, что будет Я, когда делимое его – единица.
1911, 1914
Закон качелей велит
Иметь обувь то широкую, то узкую,
Времени – то ночью, то днем,
А владыками земли быть то носорогу, то человеку.
<1911>
Сон – то сосед снега весной,
То левое непрочное правительство в какой-то Думе.
Коса – то украшает темя, спускаясь на плечи,
То косит траву.
Мера – то полна овса,
То волхвует словом.
<1911>
Слоны бились бивнями так,
Что казались белым камнем
Под рукой художника.
Олени заплетались рогами так,
Что казалось, их соединял старинный брак
С взаимными увлечениями и взаимной неверностью.
Реки вливались в море так,
Что казалось: рука одного душит шею другого.
<1911>
Люди, когда они любят,
Делающие длинные взгляды
И испускающие длинные вздохи.
Звери, когда они любят,
Наливающие в глаза муть
И делающие удила из пены.
Солнца, когда они любят,
Закрывающие ночи тканью из земель
И шествующие с пляской к своему другу.
Боги, когда они любят,
Замыкающие в меру трепет вселенной,
Как Пушкин – жар любви горничной Волконского.
<1911>
Когда рога оленя подымаются над зеленью,
Они кажутся засохшее дерево.
Когда сердце речаря обнажено в словах,
Бают: он безумен.
<1911>
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.
<1911>
Други, оба молодые,
Оба взглядами лихие,
Вы оба моих брата,
Но один из вас мой деверь.
О, сияющий брательник,
Побежим вдвоем на север,
И в лунах златых заката
Станет темным можжевельник.
Други! Жребий сердца вынут.
Так хотел черный камень,
Он из зева солнцем ринут.
Да блестит молитвы пламень!
<1911>
Мирно величавый вид
Открыл служения зла наймит.
Осетр, согнутый в три погибели,
Качал вселенной шар,
И шар вола вдыханья зыбили,
Сливался с небом влажный пар.
На том утесе не был посторонний,
Был на вселенной мир ладони.
1911